Сон? [рассказ]

Мне снился сон.

Сначала я почувствовал запахи. Забавно – во сне, где первым делом видишь, потом, наверное, слышишь и (может быть?) чувствуешь, сначала почувствовать запах. Он был терпкий, землистый, дымный. Запах, предвещавший глубину смысла предстоящей встречи (и как я узнал, что будет встреча?)

Постепенно, параллельно с тем, как запах проникал через ноздри и поры в душу, глаза начинали как бы прозревать – изначально густая пелена с каждым новым поднятием век становилась все тоньше. Понадобилось моргнуть раз двадцать, прежде, чем зрение пришло в норму. Видимо, так было надо. Видимо, увиденное не должно было быть увиденным мгновенно. К нему нужно было подготовиться.

Глаза постепенно начали различать силуэт перед собой. У него были человеческие формы. Движение его говорило об ожидании. Но не тягостном, а долгожданном – это были не резкие подергивания, и не полная неподвижность, но периодические повороты головы, спокойные движения руками, вроде по какой-то поверхности. Я начинал видеть длинные седые волосы, простую темную одежду вроде балахона. Постепенно понял, что между нами стол (и мы сидим друг напротив друга) и стал различать на нем какие-то объекты. Была тарелка с какой-то простой едой, пара зажженных свеч и пять игральных карт, выложенных рубашкой кверху. Остальной колоды было не видно.

Тут я услышал голос. Он, хоть и раздался вдруг, не удивил и не испугал – он явился ясным продолжением той тишины, что стояла перед этим. Голос этот будто бы продолжал тот разговор, что длится уже половину вечности. По тону и тембру я никак не мог понять, кому он принадлежит – женщине или мужчине. Я попытался взглянуть в лицо – все так же было непонятно: в нем переливались черты тысяч и тысяч лиц, создавая нечеткий образ.

Тогда я оглянулся – стен вокруг я не увидел. Но и ничего другого не было. Мы будто пребывали везде и нигде. Мы были пространством и были его бесконечно малой частью.

Человек передо мной (или тот, кто принял образ человека) сказал, что пора открыть карты. И в то время, как я утвердительно кивнул головой, мой внутренний голос подумал, что это похоже на какое-то гадание, но тут же сам себя уверил в том, что это не так. (И все же, где колода? И почему карты уже лежат на столе?)

Мой собеседник протянул руку к первой карте и открыл ее. Это была трефовая десятка. «Что же, неплохо» - подумал я, будто понимал правила, по которым происходит весь процесс. Мой визави тем временем, не долгая думая, сразу же открыл и вторую – посреди нее было нарисовано солнце, пересекающее в двух направлениях горизонт, делящий карту надвое. Я уставился на это изображение, будто в нем мог открыть смысл всего. Человек напротив на это заметил, что я слишком тороплю события и что стоит для начала открыть все карты.

С этими словами он взял двумя руками третью карту и, не смотря на нее сам, показал ее мне. Это было зеркало. В той карте я увидел себя. Свои обычные черты, свое лицо. И, хоть карта-зеркало сама по себе была, конечно, вещью необычной, меня это не сильно поразило, и мы перешли к следующей.

«Будь готов» - услышал я спокойные слова собеседника. Я было хотел задать вопрос «к чему?», но, видимо, сказанная фраза не подразумевала вопросов, поскольку карта уже была взята в руки и через мгновение открыта.

И тогда все вокруг вдруг затряслось, стол, за которым мы сидели, начал дергаться, как при землетрясении, все пространство, казалось, прыгало вверх и вниз и разрушалось каждый миг на несчётное количество осколков. Было ощущение, что мы бесконечно куда-то падаем, и что мир рушится, и что ему осталось недолго. И будто все звуки отчаяния совместились в тот момент вместе. Посреди шума я услышал стремящийся дорваться до меня голос – «эта карта – пустота!» и сразу после этого – «теперь твой ход!»

Я с усилием протянул руку к последней карте, схватил ее, перевернул…

И проснулся. Опомнившись ото сна, я почувствовал, что я знал что-то важное и что я его напрочь забыл.

Одной ночью [рассказ]

В темном небе появилась звезда. Первая звезда. Уже было совсем поздно – хоть уже была осень, но было очевидно, что вечер вот-вот перейдет в ночь. Это можешь понять по небольшим наблюдениям. Количество огней в окнах домов становится все меньше, затихает шум улиц. И даже то, что в городской среде остается от природы, показывает, что наступает время сна. И вот в этом темном, уже почти ночном, но (ведь уже осень) совершенно темном небе появилась первая звезда.

Я глянул наверх, посмотрел на нее и задал ей вопрос «Почему ты сегодня появилась так поздно?» Не помню, честно говоря, чтобы я задал его вслух. Скорее просто подумал в мыслях. Это не так важно. И если даже это были лишь мысли, то так только лучше, ведь они были правдивее, они не поддавались плену языка.

Звезда, услышав мой вопрос, промолчала. Она просто продолжала мерцать. Так, как и положено первой звезде – не слишком ярко, не слишком броско, но так, что ты сразу ее замечаешь. Я задумался о том, что звезда ведь безусловно должна была меня услышать (или воспринять – раз уж вопрос был задан не голосом). Ведь входя в язык, осваивая его, мы ограничиваем круг тех, кто может тебя понять и, помимо того, ограничиваем передачу смысла теми словами, которые есть в том языке. Но ведь если мы общаемся мыслями, общаемся энергиями, то у нас нет таких ограничений. И понять нас, понять наши чувства, понять то неуловимое, что живет за границами, может любой. И человек, и зверь, и ветер. И потому я был уверен, что звезда меня услышала.

Я провел взглядом по всему небосклону, от края до края – тьма. Ни одной больше звезды. Лишь та, одинокая все продолжает мерцать. И тогда я просто уставился на нее и погрузился в благостную пучину отсутствия мыслей. Просто смотрел на нее, ни о чем не думая, просто сливаясь в единое целое с пространством, со всем тем пространством, что находилось от меня и до нее.

И тут она мне ответила. На пару секунд яркость ее света явно увеличилась, и она от этого показалась больше. А потом она снова стала такой же, как и была до этого.

У меня возникло желание выйти из дома. Я закрыл окно и, даже не надевая куртки, вышел наружу. Ветер был сильнее, чем мне казалось, пока я был в комнате. Настоящий осенний ветер, который срывал остающиеся на ветвях деревьев листья и опускал их потом на землю. Я прошел в ту часть сада, где небо было видно лучше всего. Вдруг мне захотелось сесть прямо на землю. Прямо так, не взирая на то, что накануне прошел дождь и опавшие листья влагу от него решили оставить себе. И не взирая на то, что земля к тому времени уже совсем почти остыла.

Я опустился. Сначала сел. Нашел на небе ту самую первую звезду. Казалось, она была мне рада. Попросила, чтобы я лег. Я так и сделал. Лежал и смотрел на этот маленький огонек света где-то в неизмеримом пространстве, спиной ощущая влагу и холод.

Я начал вдыхать осенние запахи и вместе с ними вдыхал чувства и мысли спящего мира. И в этом не было лжи. Это было прекрасно. Это была красота.

Звезда тихонько окликнула меня. И тогда я увидел, как в одно мгновение на небе загорелись тысячи и тысячи звезд. Вот так, разом. Они решили появиться не по очереди, не постепенно, а одновременно. Сразу все.

Я лежал, и все мои мысли и весь мой разум заменились ветром мира, и вода из моих глаз соединилась с водой на земле. И мир продолжал отдыхать. И было так хорошо.

День крика [рассказ]

В тот день открывались окна везде. В каждом маленьком и большом, доходящем до перистых облаков, доме, неукоснительно расчищались подоконники, отодвигались полу-засохшие растения, открывались створки настежь. Каждый человек подходил к своему окну и смотрел наружу, и кричал так громко, как только мог, и гул всех этих криков сливался воедино, и походил он в итоге на собачий вой. Хотя и звучал намного менее приятно.

Не сказать, что то был крик боли или несчастья. Настроение у всех было скорее даже хорошее, и, как-то так получалось, погода обычно в этот день случалась даже неплохая (хотя, как понять, какая из них хорошая, а какая – нет; наверное, просто большинству было по душе то, что они видят на улице). Наверное, то был просто крик жизни.

Люди на самых верхних этажах вдобавок к крикам также трясли кулаками, грозя кому-то, чьего имени не знали, но кем были по умолчанию не довольны. Некоторые из них еще считали важным показать свое недовольство в более ярких красках, и плевали наружу. И плевки эти потом просто падали вниз, на землю, а некоторые, под действием ветра прилетали в лица тех, кто жил на нижних этажах.

Они, в свою очередь, принимали это как норму. И просто продолжали кричать, пока плевки стекали по их лицам. Ведь крик-то был общий, человеческий. И не так уж и важно, что кто-то сверху водой из своего тела взял и окропил тебя. Благо ведь общее. Дом ведь для всех.

В маленьких домах люди тоже кричали. Им, в то же время, нравилось смотреть на большие дома и потом на свои, маленькие. Они еще так вращали головами: на большой дом, на свой, на большой, на свой. Порой их головы начинали вращаться так быстро, что это у них самих вызывало помутнение, и тогда они просто валились на пол, а потом, придя немного в себя, приподнимались, вставали на колени, снова высовывали свои лица наружу, и продолжали кричать.

И крик все продолжался и продолжался. Если кто-то уставал и делал передышку, то вступал другой. И так на протяжении нескольких часов. Оглушающий звук, который, чем дальше от людей, тем меньше был слышен. И который, когда заканчивался, оставлял ощущение какой-то чистой тишины.

И вроде даже как-то делалось легче. Люди потом закрывали окна. Они радовались. Кто-то даже посмеивался. По чуть-чуть. В следующий раз они откроют окна через год.